Игорь Погодин: Постконтакт в терапевтических отношениях (заметка 1)
Расставание зачастую приобретает длительный тягостный хронифицированный характер, а новый опыт, полученный в отношениях, не может быть ассимилирован в self.
-«Стокгольмский синдром»
С одной стороны, у людей, с которыми индивид расстается, остаются в «заложниках» его чувства и переживания, приобретшие особую ценность и принадлежащие уже границе контакта со средой. С другой стороны, среда становится свидетелем переживаний индивида, связанных не только с радостью, но и со стыдом. При этом среда зачастую превращается в объект агрессии со стороны индивида как ненужный свидетель. Так, столкновение этих двух аспектов одного и того же феномена рождает противоречие – тех, кого следует уничтожить, необходимо сохранить, так как вместе с ними погибнет нечто ценное.
Невротически данное противоречие разрешается 2 основными способами: «уничтожением среды» (что может проявляться при расставании обесцениванием контакта и его результатов) или созданием симбиоза со средой и, как следствие, невозможность расстаться (по аналогии со «стокгольмским синдромом»). Продуктивный же способ соответствует способности к творческому приспособлению и предполагает естественный процесс переживания всех чувств, возникающих на этом этапе и в течение всего цикла контакта. Остановленные же чувства и эмоции хронифицируют постконтакт.
-Постконтактный эготизм
Тревога, релевантная смерти, актуализированная при расставании, может быть мгновенно купирована ее отрицанием (в некотором смысле этот механизм коренится в иллюзии всемогущества и бессмертия). Наиболее употребляемые фразы при расставании – «Мы еще обязательно встретимся!», «До скорого!», «Пиши!» и т.д. – поддерживают этот механизм. Таким путем удается сохранить лишь иллюзию, что расставание не окончательно. Эготизм в конце цикла, предполагающем расставание, препятствует возникновению боли утраты. Поэтому, чем более ценен контакт со средой, тем зачастую сложнее с ней расстаться. Для поддержки переживания расставания, на мой взгляд, необходимо принять идею о неизбежности «смерти». Иллюзия «бессмертия» в этом случае сильно осложняет этот процесс.
-Предвосхищение одиночества. Расставание – процесс, связанный с сепарацией, поэтому оно всегда связано с предвосхищением одиночества, что зачастую и вызывает боль и тревогу. Способность переживать боль,печаль и тревогу в этом случае в процессе расставания является благоприятным фактором творческого приспособления и естественного завершения цикла отношений.
-Угроза экзистенциального вакуума.
Думаю, что одним из базовых оснований веры в собственное существование субъекта является соответствующее подтверждение со стороны среды. Я знаю, что существую постольку, поскольку мне об этом сообщают (вербально или нет) окружающие меня люди.
Расставание неизбежно связано с утратой контекста поля, который верифицирует изменения, происходящие в self. Таким образом, изменившееся в результате терапии (или какого-либо процесса другой природы) self (как фигура в поле) оказывается перед лицом угрозы утраты фона, определяющего его значение.
-Стремление «улучшить отношения».
Процесс «улучшения отношений», запущенный тревогой, не дает возможности переживать процесс расставания. Таким образом, зачастую завершение отношений превращается в утомительную и иногда отвратительную для обеих сторон попытку «расстаться красиво». Причем, чем сильнее выражена эта невротическая тенденция, тем сложнее ее реализовать.
